Как сейчас живется простому шахтеру ...

Анатолий Яновский — один из ветеранов угольной отрасли и заместитель министра энергетики, рассказал в интервью ТАСС о том, как сейчас живется простому шахтеру, о новых рекордах и судьбе российской угольной промышленности, о цвете ночного неба в промышленных центрах и почти бесконечных запасах нашей страны.

— Анатолий Борисович, насколько я знаю, вы курируете в Минэнерго сразу два крупных направления: международные отношения и угольную промышленность. Тем не менее, от ваших коллег я неоднократно слышал, что угольная отрасль для вас значительно ближе и роднее. Это действительно так?

— С углем тесно связана моя жизнь, начиная от полученного образования и заканчивая моей текущей работой. По профессии я горный инженер, и первые несколько десятков лет работал непосредственно в угольной промышленности.

— За годы работы в отрасли часто ли вам самому приходилось спускаться в шахту?

— Да, я довольно часто бывал и бываю в шахтах и на угольных разрезах, и это уже давно не является для меня чем-то удивительным.

— Вы работаете в отрасли уже более 40 лет, сильно ли за это время изменилась угольная промышленность?

— Очень и очень сильно, причем в лучшую сторону. К примеру, на Северном Кавказе мы отрабатывали пласт мощностью 45 см — это расстояние меньше чем от кресла, на котором вы сидите, до пола. И там люди должны были лежа лопатой перекидать уголь на скребковый конвейер. Норма тогда составляла 10 тонн в шестичасовую смену. Попробуйте лежа, взяв совковую лопату, перекидать 10 тонн, и получить за это 10 рублей 33 копейки. Разве можно это сравнивать с нынешними условиями труда? Конечно, ситуация на Северном Кавказе была уникальна, но многие другие шахты работали тогда в очень неблагоприятных условиях.

Сейчас, даже если сравнивать с началом 90-х годов, уровень травматизма снизился в 5,5 раз, а производительность труда увеличилась в 5 раз. Прежде всего, это произошло из-за изменения структуры всего шахтного и карьерного фонда и соотношения между открытым способом добычи и подземным.

— Все мы помним образ бастующего шахтера еще из времен президентства Бориса Николаевича Ельцина. С начала вашей карьеры сильно ли поменялась их жизнь, стала ли лучше?

— Существенно лучше. Все угольные компании стремятся выполнять свои социальные обязательства, которые закреплены в тарифном соглашении. Надо сказать, что средняя заработная плата в угольной промышленности сейчас в 1,5 раза выше, чем в среднем по стране. Сейчас автомобиль в каждой шахтерской семье — это норма.

— Как себя чувствует сейчас российская угольная отрасль? Какого роста добычи угля и экспорта стоит ожидать в этом году?

— Сейчас наша угольная промышленность, несмотря на непростые геополитические условия, чувствует себя довольно уверено и находится на позитивном этапе своего развития: у нас растут объемы добычи и переработки угля, вводятся новые предприятия, обновляются производственные мощности, растет зарплата шахтеров и налоговые отчисления. В текущем году мы также прогнозируем рекордный в современной России объем добычи угля в 400 млн. тонн (рост на 4% год к году — прим. ТАСС), причем в основном за счет энергетического угля.

В 2017 году мы также ожидаем роста экспорта угля на 8% до 185 млн тонн, в основном за счет стран АТР. Этого мы добьемся по двум причинам: за счет повышения качества российского угля и гибкой ценовой политики российских угольных компаний на международном рынке.

— Какое будущее вы видите у угольной промышленности в России и мире? Как сильно ее смогут потеснить возобновляемые источники энергии и газ на мировых рынках? Или уголь займет свою устойчивую нишу?

— Для меня очевидно, что объемы потребления угля в мире снижаться не будут, а только расти. Это связано с увеличением числа населения земли и необходимостью решения вопроса энергетической бедности. Да, доля возобновляемых источников электроэнергии — солнца и ветра — будут расти, но уголь не сдаст свои позиции и будет занимать свою нишу.

— И как долго?

— Всегда! Если, кончено, мы не будем брать в расчет сценарии, когда люди научатся решать проблемы использования термоядерной энергии или когда появятся совершенно новые источники энергии. Я думаю, что в развитых странах объемы потребления угля будут постепенно снижаться, а в развивающихся — увеличиваться. В результате объем потребления угля в целом будет несколько увеличиваться — с годовым ростом 0,6 % до 2040 г., а доля угля в мировом топливном балансе несколько снизится.

Восточные перспективы российского угля

— Какой регион самый перспективный с точки зрения увеличения экспорта угля?

— В настоящее время самым перспективным рынком для российского угля является Индия,страны Юго-Восточной Азии: Южная Корея, Япония. У нас также остается стабильным объем поставок в Китай. Мы прогнозируем, что экспорт в страны АТР будут каждый год расти на 4-5 млн тонн в год. В этом плане у нас хорошие возможности, так как мы добываем более качественный уголь, чем наши конкуренты. Если говорить о южном направлении, то очень перспективен Египет и другие страны Северной Африки.

К сожалению, наращивание экспортных потоков российского угля сдерживается. В настоящий момент основным препятствием является загруженность железных дорог. Они работают на максимуме и не могут перевести больше в восточном направлении . Поэтому правительство решило расширить Транссибирскую магистраль и БАМ, что позволит нам преодолеть существующие ограничения.

— А по воде нельзя экспортировать, только железные дороги?

— Можно, но надо же вначале как-то довести уголь до порта, и сделать это можно только по железной дороге. Компании сейчас бурно инвестируют в строительство угольных терминалов на Востоке страны. Так, в случае реализации всех заявленных проектов по строительству портов к 2020 г. возможности перевалки портов на Дальнем Востоке составят до 142 млн тонн, а ведь это в 1,6 раза больше текущих объемов экспорта угля по восточному направлению.

— Получается, мы уходим с запада на восток?

— Да, угольные компании постепенно смещают направления экспорта. Кстати, в 2016 году на восток мы погрузили порядка 86 млн тонн, а на запад уже несколько меньше — 85 млн тонн. Мы понимаем, что объем поставок в западном направлении будет либо стабилен, либо станет сокращаться. По восточному же мы наблюдаем постоянный рост.

— Мы все были свидетелями резкого скачка цен на уголь в мире, какой уровень цен мы увидим в среднем по году? Будет ли в 2018-2019 годах он выше или ниже? Какая дальнейшая тенденция?

— Есть разные прогнозы и три возможных сценария. По первому — темпы роста цен останутся на том же уровне, по второму — будет двукратное падение, а еще есть спекулятивный вариант, когда цена может вырасти на 50%. Но вероятнее всего мы увидим плавное увеличение цен. Резких изменений на ближайшую перспективу Минэнерго не прогнозирует.

— Если рассматривать самый «стрессовый» сценарий, хватит ли нашей отрасли прочности, чтобы его пережить?

— Конечно, выживем. Другой вопрос — как изменится отрасль. Понятно, что чем ниже цена, тем больше рисков снижения достигнутых объемов добычи и ,следовательно, необходимости сокращения производственных мощностей.

— Как вы оцениваете перспективы внутреннего российского рынка с точки зрения потребления угля?

— Объемы потребления коксующегося угля стабильны на протяжении 10 лет, и у нас нет основания считать, что они будут сокращаться. С другой стороны, потребление угля в большой электроэнергетике и в сфере ЖКХ за счет газификации регионов постепенно сокращается. И это объективная реальность, поскольку себестоимость производства электроэнергии из угля в 1,5 раза выше, чем из газа.

— И как сильно будет сокращаться спрос в России?

— Думаю, что до 2020 года потребление на внутреннем рынке упадет где-то на 5 млн тонн.

— Коснулись ли процессы импортозамещения угольной отрасли?

— В 2016 году доля импортного оборудования составила 67,5%. Работа по замещению идет, но я не думаю, что стоит ожидать какого-то переворота в угольном машиностроении.

Может ли уголь быть экологичен?

— Уголь как энергоресурс традиционно ассоциируется с чем-то вредным для экологии, опасным для жизни шахтеров. Согласны ли вы с такой точкой зрения?

— Нельзя не согласиться с тем, что как вы сказали «традиционно ассоциируется». При этом хотел бы отметить, что добыча угля наносит куда меньше вреда экологии, чем другие производства. И об этом хорошо знают жители соответствующих регионов. Другое дело, что этот вред все же есть. Существуют современные технологии, позволяющие минимизировать этот вред, и угольные компании активно занимаются решением этих проблем.

— Может ли уголь, благодаря новым технологиям, когда-нибудь сравняться по экологичности с газом и нефтью?

— Я не считаю, что добыча угля менее экологична, чем добыча газа или нефти. Давайте вспомним, какой ущерб экологии причиняют розливы нефти при добыче и транспортировке, например катастрофу в Мексиканском заливе. При угледобыче таких ситуаций возникнуть не может.

— Вы говорите о добыче, а при использовании в той же электроэнергетике?

— В электроэнергетике использование угля и мазута менее экологично, чем газа. Однако существуют более совершенные технологии сжигания угля и улавливания возникающих при этом вредных выбросов. Использование этих технологий требует дополнительных инвестиций.Поэтому угольная генерация всегда будет дороже газовой.

— Как сильно можно снизить объем вредных выбросов, применяя новые технологии?

— Объем вредных выбросов может быть полностью исключен при использовании так называемых «чистых угольных технологий».

— Как Минэнерго оценивает предложенный рядом депутатов законопроект о запрете открытой перевалки угля в портах?

— Депутаты, которые это предложили, использовали достаточно странную терминологию. Крупные припортовые терминалы во всем мире открыты, поэтому я не очень понял эту идею. Я их спрашивал: «что вы имели в виду?» Они говорят: «чтобы не пылило». Хорошо, а если открытые терминалы снабжены технологиями пылеподавления — они закрытые или открытые? Нет ответа.

Нельзя сказать, что наши крупные терминалы грязнее, чем за рубежом. Это не так. Угольные компании — владельцы терминалов используют современные технические решения для пылеподавления. Другой вопрос, что есть площадки, которые никогда не были приспособлены для перевалки угля, и вот они как раз представляют угрозу для окружающей среды. Их и нужно переоборудовать.

— Вы подсчитывали ущерб, который он может нанести?

— Да подсчитывали. Не хочу пугать цифрами, они достаточно внушительны. Но дело не в цифрах.

Мы не поддерживаем этот законопроект, но это не значит, что нет проблемы и не надо ее решать. Считаем, что решение вопросов, связанных с выбросами угольной пыли от морских терминалов, может и должно осуществляться в рамках общей системной работы органов исполнительной власти и владельцев угольных терминалов, в том числе по переходу на наилучшие доступные технологии.

— Обратилось ли уже Минэнерго к РЖД с предложением более раннего согласования заявок компаний по погрузке угля из-за вновь возникших проблем с транспортировкой топлива? Получило ли ответ с их стороны? Что решили?

— Да, обратилось, ждем ответа. Тема предварительно обсуждалась и встретила понимание наших коллег. Думаю решим эту проблему.

 Источник: tass.ru

Анатолий Яновский — один из ветеранов угольной отрасли и заместитель министра энергетики, рассказал в интервью ТАСС о том, как сейчас живется простому шахтеру, о новых рекордах и судьбе российской угольной промышленности, о цвете ночного неба в промышленных центрах и почти бесконечных запасах нашей страны.

— Анатолий Борисович, насколько я знаю, вы курируете в Минэнерго сразу два крупных направления: международные отношения и угольную промышленность. Тем не менее, от ваших коллег я неоднократно слышал, что угольная отрасль для вас значительно ближе и роднее. Это действительно так?

— С углем тесно связана моя жизнь, начиная от полученного образования и заканчивая моей текущей работой. По профессии я горный инженер, и первые несколько десятков лет работал непосредственно в угольной промышленности.

— За годы работы в отрасли часто ли вам самому приходилось спускаться в шахту?

— Да, я довольно часто бывал и бываю в шахтах и на угольных разрезах, и это уже давно не является для меня чем-то удивительным.

— Вы работаете в отрасли уже более 40 лет, сильно ли за это время изменилась угольная промышленность?

— Очень и очень сильно, причем в лучшую сторону. К примеру, на Северном Кавказе мы отрабатывали пласт мощностью 45 см — это расстояние меньше чем от кресла, на котором вы сидите, до пола. И там люди должны были лежа лопатой перекидать уголь на скребковый конвейер. Норма тогда составляла 10 тонн в шестичасовую смену. Попробуйте лежа, взяв совковую лопату, перекидать 10 тонн, и получить за это 10 рублей 33 копейки. Разве можно это сравнивать с нынешними условиями труда? Конечно, ситуация на Северном Кавказе была уникальна, но многие другие шахты работали тогда в очень неблагоприятных условиях.

Сейчас, даже если сравнивать с началом 90-х годов, уровень травматизма снизился в 5,5 раз, а производительность труда увеличилась в 5 раз. Прежде всего, это произошло из-за изменения структуры всего шахтного и карьерного фонда и соотношения между открытым способом добычи и подземным.

— Все мы помним образ бастующего шахтера еще из времен президентства Бориса Николаевича Ельцина. С начала вашей карьеры сильно ли поменялась их жизнь, стала ли лучше?

— Существенно лучше. Все угольные компании стремятся выполнять свои социальные обязательства, которые закреплены в тарифном соглашении. Надо сказать, что средняя заработная плата в угольной промышленности сейчас в 1,5 раза выше, чем в среднем по стране. Сейчас автомобиль в каждой шахтерской семье — это норма.

— Как себя чувствует сейчас российская угольная отрасль? Какого роста добычи угля и экспорта стоит ожидать в этом году?

— Сейчас наша угольная промышленность, несмотря на непростые геополитические условия, чувствует себя довольно уверено и находится на позитивном этапе своего развития: у нас растут объемы добычи и переработки угля, вводятся новые предприятия, обновляются производственные мощности, растет зарплата шахтеров и налоговые отчисления. В текущем году мы также прогнозируем рекордный в современной России объем добычи угля в 400 млн. тонн (рост на 4% год к году — прим. ТАСС), причем в основном за счет энергетического угля.

В 2017 году мы также ожидаем роста экспорта угля на 8% до 185 млн тонн, в основном за счет стран АТР. Этого мы добьемся по двум причинам: за счет повышения качества российского угля и гибкой ценовой политики российских угольных компаний на международном рынке.

— Какое будущее вы видите у угольной промышленности в России и мире? Как сильно ее смогут потеснить возобновляемые источники энергии и газ на мировых рынках? Или уголь займет свою устойчивую нишу?

— Для меня очевидно, что объемы потребления угля в мире снижаться не будут, а только расти. Это связано с увеличением числа населения земли и необходимостью решения вопроса энергетической бедности. Да, доля возобновляемых источников электроэнергии — солнца и ветра — будут расти, но уголь не сдаст свои позиции и будет занимать свою нишу.

— И как долго?

— Всегда! Если, кончено, мы не будем брать в расчет сценарии, когда люди научатся решать проблемы использования термоядерной энергии или когда появятся совершенно новые источники энергии. Я думаю, что в развитых странах объемы потребления угля будут постепенно снижаться, а в развивающихся — увеличиваться. В результате объем потребления угля в целом будет несколько увеличиваться — с годовым ростом 0,6 % до 2040 г., а доля угля в мировом топливном балансе несколько снизится.

Восточные перспективы российского угля

— Какой регион самый перспективный с точки зрения увеличения экспорта угля?

— В настоящее время самым перспективным рынком для российского угля является Индия,страны Юго-Восточной Азии: Южная Корея, Япония. У нас также остается стабильным объем поставок в Китай. Мы прогнозируем, что экспорт в страны АТР будут каждый год расти на 4-5 млн тонн в год. В этом плане у нас хорошие возможности, так как мы добываем более качественный уголь, чем наши конкуренты. Если говорить о южном направлении, то очень перспективен Египет и другие страны Северной Африки.

К сожалению, наращивание экспортных потоков российского угля сдерживается. В настоящий момент основным препятствием является загруженность железных дорог. Они работают на максимуме и не могут перевести больше в восточном направлении . Поэтому правительство решило расширить Транссибирскую магистраль и БАМ, что позволит нам преодолеть существующие ограничения.

— А по воде нельзя экспортировать, только железные дороги?

— Можно, но надо же вначале как-то довести уголь до порта, и сделать это можно только по железной дороге. Компании сейчас бурно инвестируют в строительство угольных терминалов на Востоке страны. Так, в случае реализации всех заявленных проектов по строительству портов к 2020 г. возможности перевалки портов на Дальнем Востоке составят до 142 млн тонн, а ведь это в 1,6 раза больше текущих объемов экспорта угля по восточному направлению.

— Получается, мы уходим с запада на восток?

— Да, угольные компании постепенно смещают направления экспорта. Кстати, в 2016 году на восток мы погрузили порядка 86 млн тонн, а на запад уже несколько меньше — 85 млн тонн. Мы понимаем, что объем поставок в западном направлении будет либо стабилен, либо станет сокращаться. По восточному же мы наблюдаем постоянный рост.

— Мы все были свидетелями резкого скачка цен на уголь в мире, какой уровень цен мы увидим в среднем по году? Будет ли в 2018-2019 годах он выше или ниже? Какая дальнейшая тенденция?

— Есть разные прогнозы и три возможных сценария. По первому — темпы роста цен останутся на том же уровне, по второму — будет двукратное падение, а еще есть спекулятивный вариант, когда цена может вырасти на 50%. Но вероятнее всего мы увидим плавное увеличение цен. Резких изменений на ближайшую перспективу Минэнерго не прогнозирует.

— Если рассматривать самый «стрессовый» сценарий, хватит ли нашей отрасли прочности, чтобы его пережить?

— Конечно, выживем. Другой вопрос — как изменится отрасль. Понятно, что чем ниже цена, тем больше рисков снижения достигнутых объемов добычи и ,следовательно, необходимости сокращения производственных мощностей.

— Как вы оцениваете перспективы внутреннего российского рынка с точки зрения потребления угля?

— Объемы потребления коксующегося угля стабильны на протяжении 10 лет, и у нас нет основания считать, что они будут сокращаться. С другой стороны, потребление угля в большой электроэнергетике и в сфере ЖКХ за счет газификации регионов постепенно сокращается. И это объективная реальность, поскольку себестоимость производства электроэнергии из угля в 1,5 раза выше, чем из газа.

— И как сильно будет сокращаться спрос в России?

— Думаю, что до 2020 года потребление на внутреннем рынке упадет где-то на 5 млн тонн.

— Коснулись ли процессы импортозамещения угольной отрасли?

— В 2016 году доля импортного оборудования составила 67,5%. Работа по замещению идет, но я не думаю, что стоит ожидать какого-то переворота в угольном машиностроении.

Может ли уголь быть экологичен?

— Уголь как энергоресурс традиционно ассоциируется с чем-то вредным для экологии, опасным для жизни шахтеров. Согласны ли вы с такой точкой зрения?

— Нельзя не согласиться с тем, что как вы сказали «традиционно ассоциируется». При этом хотел бы отметить, что добыча угля наносит куда меньше вреда экологии, чем другие производства. И об этом хорошо знают жители соответствующих регионов. Другое дело, что этот вред все же есть. Существуют современные технологии, позволяющие минимизировать этот вред, и угольные компании активно занимаются решением этих проблем.

— Может ли уголь, благодаря новым технологиям, когда-нибудь сравняться по экологичности с газом и нефтью?

— Я не считаю, что добыча угля менее экологична, чем добыча газа или нефти. Давайте вспомним, какой ущерб экологии причиняют розливы нефти при добыче и транспортировке, например катастрофу в Мексиканском заливе. При угледобыче таких ситуаций возникнуть не может.

— Вы говорите о добыче, а при использовании в той же электроэнергетике?

— В электроэнергетике использование угля и мазута менее экологично, чем газа. Однако существуют более совершенные технологии сжигания угля и улавливания возникающих при этом вредных выбросов. Использование этих технологий требует дополнительных инвестиций.Поэтому угольная генерация всегда будет дороже газовой.

— Как сильно можно снизить объем вредных выбросов, применяя новые технологии?

— Объем вредных выбросов может быть полностью исключен при использовании так называемых «чистых угольных технологий».

— Как Минэнерго оценивает предложенный рядом депутатов законопроект о запрете открытой перевалки угля в портах?

— Депутаты, которые это предложили, использовали достаточно странную терминологию. Крупные припортовые терминалы во всем мире открыты, поэтому я не очень понял эту идею. Я их спрашивал: «что вы имели в виду?» Они говорят: «чтобы не пылило». Хорошо, а если открытые терминалы снабжены технологиями пылеподавления — они закрытые или открытые? Нет ответа.

Нельзя сказать, что наши крупные терминалы грязнее, чем за рубежом. Это не так. Угольные компании — владельцы терминалов используют современные технические решения для пылеподавления. Другой вопрос, что есть площадки, которые никогда не были приспособлены для перевалки угля, и вот они как раз представляют угрозу для окружающей среды. Их и нужно переоборудовать.

— Вы подсчитывали ущерб, который он может нанести?

— Да подсчитывали. Не хочу пугать цифрами, они достаточно внушительны. Но дело не в цифрах.

Мы не поддерживаем этот законопроект, но это не значит, что нет проблемы и не надо ее решать. Считаем, что решение вопросов, связанных с выбросами угольной пыли от морских терминалов, может и должно осуществляться в рамках общей системной работы органов исполнительной власти и владельцев угольных терминалов, в том числе по переходу на наилучшие доступные технологии.

— Обратилось ли уже Минэнерго к РЖД с предложением более раннего согласования заявок компаний по погрузке угля из-за вновь возникших проблем с транспортировкой топлива? Получило ли ответ с их стороны? Что решили?

— Да, обратилось, ждем ответа. Тема предварительно обсуждалась и встретила понимание наших коллег. Думаю решим эту проблему.

 Источник: tass.ru